– Так-то оно так, Пётр Петрович, да ведь после ваших опытов овцы прибавили в весе, у них и рога появились.
– Ну и отлично, что прибавили. Шерсть изменилась…
– Всё так. Зато, доложу вам, и характер изменился. Не зря говорится: бодливой корове бог рогов не дал. А вы ж им дали. Вот овцы и дерутся теперь не хуже баранов. Того и гляди, зашибут друг дружку насмерть. Баран от них удирает со всех ног – и где только прыть берётся. Разрешите рассадить подале от греха.
– Рассадите, пожалуйста, дядя Вася, – сказал я. – Нет проблем.
Я шёл к выходу из вивария, улыбаясь, утешая себя тем, что полиген Л всё-таки приносил зримые плоды. Иногда неожиданные. Ну что ж, во всех явлениях есть оборотная сторона. Но почему же полиген не сработал у Опала?
Остановился снова у его клетки. Просунул руку сквозь прутья решётки, чтобы достать и подать ему закатившееся в ямку яблоко. Он схватил не яблоко, а мою руку в кисти, да так цепко, что мне стало больно. Я разжал пальцы – яблоко упало на пол. Потянул руку назад – он не отпускает.
– Что с тобой, Опал, пусти сейчас же!
Его глаза всё так же сумрачно смотрели на меня, показалось, что в них мелькнула осмысленная усмешка, похожая на человеческую, которую я совсем недавно наблюдал. У кого? Мне стало не по себе. Невольно вспомнились рассказы о том, как в заповедниках обезьяны вырывали руки у доверчивых туристов, протягивавших им из окон автомобилей лакомства.
– Опал, будешь наказан! – сказал я, пристально глядя ему в глаза.
Он как бы нехотя медленно разжал свои длинные пальцы, и они несколько мгновений оставались в одном положении.
– Ну и дурень! – в сердцах обругал я его, растирая кисть. – Эх ты, самая большая моя неудача. Да ещё позволяешь себе такие шалости!
Он понурил голову, словно понял свою вину. Его глаза были тусклыми, как обычно. Осмысленная усмешка в них могла мне почудиться под влиянием недавнего разговора в директорском кабинете. «Самая большая моя неудача!» – мысленно повторил я.
* * *
Уже у дверей лаборатории повстречал я Александра Игоревича. Похоже, он направлялся к нам. Заметив меня, остановился, приветливо улыбнулся. С тех пор как мы виделись в последний раз, его лицо осунулось, резче обозначились мешки под глазами, стали больше залысины над высоким морщинистым лбом, в глубине внимательных глаз роилась неизбывная тревога.
– Давно не виделись. Хотел узнать, как дела с полигеном Л, – сказал он с хрипотцой.
Я вкратце рассказал ему, в какой стадии находятся опыты. Пришлось упомянуть о сроках, отпущенных для завершения работы. Александр Игоревич иронично прищурился:
– Изволите успеть?
– Трудно, – признался я.
– Да, Евгений Степаныч круто берёт. А если ещё раз просчитать варианты? Таким образом получите недостающие материалы.
Он намеренно не сказал, до чего недостающие. Я оценил его тактичность.
Всё равно на защите выплывет. Не буду я защищаться по неосвоенной теме. Да и в конце концов, кто за меня должен просчитывать? Рабы Рима?
– Есть в моём отделе такие мальчики-добровольцы, что помогут добру молодцу. Причём бескорыстно.
– Помогут мне или отделу? Ведь это уже будет диссертация по математическому моделированию биологического процесса.
Он добродушно рассмеялся, даже слезинку смахнул согнутым указательным пальцем, затем совершенно серьёзно спросил:
– А почему бы вам, обиженный добрый молодец, в самом деле не перейти в мой отдел? Будете продолжать ту же тему. Разве только чуть-чуть изменится подход.
– Спасибо, Александр Игоревич, – так же искренне ответил я. – Но в некоторых отношениях ваш покорный слуга – человек пропащий. Как, например, вы. Если начал торить одну дорогу, на другую не собьюсь.
– Жаль. Но если надумаете, дверь отдела для вас всегда открыта… Пока я там…
Последней его фразе я тогда не придал должного значения. Меня занимали другие мысли: что же это получится, если они начнут переманивать людей в свои отделы, толкать по своим направлениям? Лебедь, рак и щука. А воз, то бишь институт? Двигаться-то надо…
Вернувшись в лабораторию, я поделился своими мыслями с Таней. Она только грустно улыбнулась:
– Сеньор, вы случайно не Колумбом работаете? Тоже мне открытие! Да эти бывшие закадычные друзья уже друг у друга десятки людей умыкнули. Начал Евгений Степанович. А теперь и Александр Игоревич старается от него не отстать.
– Могла бы и поделикатней со мной, – огрызнулся я, огорчённый тем, что, как всегда, узнаю новости последним. – Ещё и не мэнээс. Что дальше будет?
– И ты не сэнээс. И неизвестно, станешь ли им при таких наших зигзагах…
– За кончик языка не боишься?
– А у тебя прищепка найдётся?
– При сильном желании сконструирую.
– Мы так бранимся, вроде уже поженились.
– Как раз это нам и остаётся, – я оглянулся. Профессор Рябчун и лаборантки были заняты в дальнем углу. Тогда я быстро и воровато накрыл рукой её руку, маленькую, тёплую, чуть шероховатую, беспокойно-нервную, подумав: «Не дождаться мне скоро прибавки к зарплате. А ну её, прибавку, как-нибудь перебьёмся». И сказал: – А если серьёзно, выходи за меня замуж.
Она обожгла взглядом, её тёмно-серые глаза изменили цвет, стали совсем тёмными, омутными. Где-то глубоко в них вспыхивали и гасли искорки. Опустила голову так низко, что мне стал виден розовый нежный пробор между волнами волос, и вздохнула:
– Подождём.
– Сколько можно ждать? Не мальчишка ведь.
– Мальчишка, – улыбнулась она. – Тридцатилетний мальчиш. Поженимся после твоей защиты. Хотя бы после того, как ты переместишься на должность ведущего научного сотрудника.
– Почему?
– Так надо, Пётр Петрович.
Я увидел, как в углах её глаз показались слёзы. Застыли там свинцовыми дробинками, удерживаемые усилием губы побелели:
– Я принесу тебе несчастье. Если поженимся, тебе придётся отсюда уйти.
– Чепуху вбила в голову. Могла бы отыскать причину посущественней…
Она расслышала муку в моём голосе. И дробинки не выстрелили. Она смахнула их:
– Не злись. Подождём.
– Не могу. Ты мне снишься по ночам.
Она вспыхнула румянцем. Краска залила даже лоб и подбородок. Оглянувшись, забормотала:
– Как есть, мальчиш. Ну хочешь, я буду приходить к тебе в общежитие, как жена. Или сделаем так: один мой родственник уезжает в Алжир на два года. Останется однокомнатная квартира…
– Зачем эти сложности? Если нельзя жить у тебя, поживём в общежитии или в этой квартире. Только сначала распишемся. Чтобы никого не стесняться.
Она отрицательно покачала головой и отвернулась, думая, что я не вижу её слёзы…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
